Если на глазах у ребёнка, которому три с половиной года, родители постоянно выясняют отношения, орут друг на друга и отец часто бьёт мать, повлияет ли это как-то негативно на психику ребёнка? или такие маленькие дети ещё ничего не осознают? Папа, не бей м
Разговор с детским психологом Еленой Клочко о том, как издевательство над мамой меняет жизнь ребенка и как ему можно помочь.
Контактный номер телефона для пострадавших от домашнего насилия — общенациональная горячая линия — 8 801 100-88-01
Контактный номер телефона для размещения в Убежище для женщин, пострадавших от домашнего насилия, — 8 029 610-83-55
Общенациональная детская линия — 8 801 100-16-11
TUT.BY продолжает публиковать материалы, раскрывающие суть, причины и следствия насилия в семье в рамках проекта « ». Насилие в семье — это не только про партнерское насилие. Это в такой же мере про насилие в отношении ребенка, который в такой ситуации всегда жертва. Видеть, как твою маму бьют, — это всегда травма с долгоиграющими последствиями. Стать объектом переключения агрессии с матери на тебя — это всегда травма с долгоиграющими последствиями. Женщина без детей, ищущая укрытия и помощи в ситуации домашнего насилия, исключение из практики, так как в большинстве случаев это мать нескольких несовершеннолетних детей. Два года работы Убежища для женщин, пострадавших от домашнего насилия, подтверждают такой опыт — почти все клиентки заселялись с детьми. Психологически травмированными детьми — в результате действий их отцов или сожителей их матерей.
Кухня Убежища для женщин, пострадавших от домашнего насилия. Тамара П. жарит оладьи. К ней подбегает длинноногая, худенькая, смуглая девочка в изумрудных сережках видом не старше тринадцати лет, шепчет что-то на ухо и убегает.
— Какая красивая у вас внучка.
— Та, что только что здесь была.
— Саша, да. Старшая, от первого Карининого мужа. Так, а гены какие! Конечно, не матери о дочери говорить, но Карина красавица же.
— Верно.
— А сколько эта девочка вытерпела. Я поседела (показывает на седые пряди на голове), пока Саша три месяца у нас жила и рассказывала, что он (второй муж Карины Л. — Прим. автора ) с ней делал. Ей двенадцать сейчас, посмотрите, какая худая. Не ест ничего, проблемы с питанием. Каждый раз вспоминает, как он над ней стоял. Откуда такое у него к ней? Просто измывался над дитем. Бил и под душ холодный, в холод в майке выставлял. Мочу пить заставлял, потому что она писаться начала. Рассказывает, что палец ее положил на край стола и нож приставил, мол, отрежет сейчас. А она как-то дернулась и порезалась. Ой, там кошмар что творилось. Хорошо, что с ней психологи работают.
Ребенок, свидетель насилия: тревога, пугливость, агрессия
В месяц Елена Клочко, детский психолог, волонтер ОО «Радислава», проводит порядка тридцати психологических консультаций. В Убежище с детками и их мамами работает чуть более полутора лет.
— Пришла в «Радиславу», когда в моей специализации появилась нужда. Часто женщины переезжают в наш дом с детками, которые нуждаются в психологической помощи так же, как и мамы. А, как известно, появляется нужда — появляется человек. Я тот самый человек — детский психолог.
— Какие проблемы есть у детей, которые были постоянными свидетелями того, как отец издевался над их мамой?
— Я говорила бы о психологических проблемах. Тревога у деток, пугливость. Актуализируются социальные страхи, страх темноты. Разного рода невротические проявления, грызут ногти или губы. Тики могут быть. Плаксивость, непослушание. Все эти проявления довольно типичны для ребят, которые жили в ситуации насилия в семье. У малышей — частое каломазание. Наши тело и разум взаимосвязаны, с этим не поспоришь. Был случай, когда на глазах у маленькой девочки отец постоянно бил мать и душил то ли цепью, то ли шнуром от компьютера, позже ребенок заболел лейкозом. Я не взяла бы на себя ответственность говорить о том, что эти события не взаимосвязаны.
— Агрессия у детей, которые по натуре совершенно не агрессивны. Я недавно наблюдала ситуацию. Мальчишечка, годика три. Присутствовал, к сожалению, при ситуациях, когда папа агрессировал на мать; в том числе периодически бросал в нее вилки и различные предметы. Мальчик был в эпицентре. И вот сегодня он в Убежище, в абсолютно безопасной обстановке, мама с ним разговаривает. Он улыбчив, он обаятелен, он разговаривает с мамой. Тут она что-то произносит, что ему не нравится, он начинает кричать, моделируя взрослые интонации, употребляет какие-то взрослые слова и, резко подскакивая к ней, с силой хватает ее за грудь и выворачивает.
— Почему такое произошло?
— Маленькие дети не понимают, что они делают и как далеко они заходят в своем действии. Мне очевидно, что такая картина это где-то у него сфотографирована была, отложилось то, как поступал с матерью его отец. Есть в психологии такое явление: идентификация с агрессором. Очень же страшно кого-то бояться, но если представить себя, что ты и есть это чудище, то страх отступает.
— Как вы работаете с такими детьми?
— В детском мире много игры. Поэтому важную функцию выполняет игра. Игра — понятный им язык. Ее я и использую. Я и режиссер, и сценарист, и фасилитатор процесса. Через игру диверсифицирую агрессивный детский потенциал. У защиты такая же агрессивная природа, как и у насилия. Одни агрессоры нападают, другие агрессоры защищают. То же самое можно смоделировать и в детском мире. У нас в комнате лежат огромный тигр и гигантская собака, а в игре они выступают агрессорами — маму надо защищать от них. И ребенок выхватывает воображаемый меч, борется с собакой и тигром, чтобы спасти маму. И потихоньку-потихоньку формируется у ребенка убеждение, что мама — это «свои», мама хорошая, маму можно только защищать, но никак не бить или кричать на нее. И так он из потенциального насильника превращается в действующего защитника. Опять же работа с ребенком не должна быть единственным опционом. В этом деле важно быть в альянсе с мамой, корректировать ее поведение: обучать внутреннему спокойствию, обучать ставить рамки в разговоре с ребенком. У детей, росших в агрессивной среде, есть четкое понимание того, что в мире есть место, где очень страшно, но при этом в их восприятии нет такого места, где есть стабильность. Когда мама тверда, спокойна, на нее можно опереться, но когда мама сама как волна, тогда становится очень страшно. Поэтому мама в сложных ситуациях должна четко, но спокойно прорисовывать рамки для ребенка, объяснять ему что плохо, а что хорошо. Она должна быть опорой ребенку, как бы сложно это ни было, потому что именно с родителей мы на невербальном уровне в раннем возрасте впитываем уверенность, чувство безопасности. Нельзя злиться, когда он злит, нельзя смеяться, как маленькая девочка, когда он смешит, — в любой ситуации следует занимать взрослую позицию, чтобы он видел в тебе опору.
Мама — начало страхов ребенка
— Есть ли взаимосвязь между постсостоянием мамы и состоянием ее ребенка?
— В моей работе мама и ребенок — сообщающиеся сосуды. Притом, чем младше ребенок, тем меньше расстояние между ним и мамочкой. В ситуациях жертв домашнего насилия очень видно, что в кризисе расстояние даже между взрослыми детками и их мамами резко сужается, они начинают сильнее чувствовать друг друга, крепче зависеть друг от друга. Часто наблюдаю, что если не удается купировать страх матери, то ребенку становится сложно помочь. Конечно, ребенок — продолжение мамы, но в контексте моей работы мама — начало страхов ребенка, оттого работа детского психолога — дуальная работа.
— Дети, с которыми вы работаете в убежище, понимали и осознавали, что творил с их матерями отец? Их беспокоят воспоминания?
— Многие понимают и осознают, особенно если ребенок взрослей. Шестилетки и детки постарше, как правило, понимают и осознают, если, конечно, у них не успел сработать механизм вытеснения. Дети ведь часто блокируют подобные воспоминания, которые все равно рано или поздно выходят. Ребята пытаются отделить реальность от травматического опыта, но когда начинаются игры, когда они начинают проживать предыдущий негативный опыт через игру или просмотр фильмов, где есть агрессия, тут-то и вспыхивают воспоминания. Сходу могу вспомнить пятилетнего мальчишечку, который находился в бивалентом состоянии: то понимал, то не понимал, как в том мультфильме: «А словам муравьишка то верил, то нет ». Он рассказывал, что папа хороший, но потом начинались ассоциативные вспышки, особенно во время игр, и он вспоминал, что папа не такой уж и хороший. Более того, когда ребята начинали затевать какие-то агрессивные игры, он сперва пугался, а потом брал роль агрессора и бурно эту роль вел. Пятилетняя девочка тоже пыталась сознательно блокировать воспоминания, но во время сцены фильма она вдруг произнесла с восклицанием: «Вот так папа бросал на маму пальто! Вот так он бил ее, когда она была под пальто! Вот так он ее душил ». Реакция на произошедшее у детей часто выходит через физическую активность. Когда они выигрываются, когда тело активно задействовано, они вспоминают.
— Только ли игры вы используете в работе с детьми?
— В процессе коррекции поведения детей важны рисунки, важно творчество. Всякое нехорошее всегда хочет спрятаться в подсознании. У детей типичные паттерны поведения (тревога, страх, грусть) часто выпрыгивают, дебютируют в рисунке. Допустим, говорит мне мальчик, что ничего он не боится, а когда даешь фломастер, бумагу и карандаши и просишь: «Нарисуй свой страх », он рисует его на весь лист А4, где на 2/3 листа изображена открытая пасть с клыками. Ага, значит, перед нами подросший мальчишечка, который уверен в том, что он со всем справился. В реальности же дела обстоят так, что в нем все осталось, затаилось. Со страхом можно и нужно работать, его можно трансформировать.
Спустя недели терапии с каждой новой просьбой нарисовать страх картинка постепенно меняется, и черный контур страха превращается в фиолетовый — печали. Со временем меняется и фон: вместо белого и грязно-зеленого, он становится желтым. Потом вдруг окажется, что тот же контур печали можно нарисовать зеленым ресурсным цветом, да и сам монстр этот не такой ему и враг, он же защитить тебя хочет, у него к тебе есть послание: «Ты не ходи в незнакомые места, а ночью по дороге в туалет я тебя оберегу, не бойся ». И оказывается, что с монстром можно подружиться. И он уменьшается, а вместо оскала улыбка появляется. Казалось бы — просто рисунки, на самом же деле глубочайшая работа с чувствами, с сознанием и подсознанием. Пространство творчества хорошо для взрослых, но для детей наиболее эффективно направление лечения. Перерабатывать травматический опыт в игре, проживать в рисунке.
Агрессивный папа, агрессивная мама, агрессивный ребенок
— Перенимает ли в будущем ребенок агрессивную модель поведения отца? Как этого не допустить?
— У меня нет статистических данных, как там складывается взрослая жизнь моих деток, с которыми довелось работать, поэтому мне трудно теоретизировать на эту тему. Повторюсь, у детей агрессия выстреливает, когда идет идентификация с агрессором. Хорошо, если она выстрелила на игрушечную собаку, но бывает и так, что выстреливает на ребенка, находящегося рядом, на маму. И единственно верное решение — работа с психотерапевтом, который в состоянии скорректировать поведение. Попытаться в зародыше искоренить деструктивные паттерны, которые, действительно, в будущем могут привести к печальным последствиям. Ни в коем случае не подпитывать агрессию. К сожалению, много раз фиксировала, что женщины, прошедшие через насилие, бьют детей в момент своего психологического раздрая. Не выдерживают. Это неправильно, тем более если мама мотивирована, чтобы ребенок не вырос агрессивным. Иной раз ребенок выводит из себя, и мама шлепает его от всей души, при этом она думает: «Я не бью его, как муж меня бил, это процесс воспитания ». Но муж же тебя тоже «воспитывал»! А для ребенка это не имеет значения — он воспринимает насилие как адекватный паттерн поведения. Агрессивный папа, агрессивная мама, агрессивный ребенок.
Очень хорошо, если мама вместо шлепков разговаривает, ведет диалог, договаривается, ищет компромисс, и даже если не договаривается на каком-то из этапов, она все равно не использует физическую силу. Когда ребенок видит, что мама может существовать в мире, не прибегая к насилию, у него появляется выбор. Я от души советую нашим мамам в убежище, если есть такая возможность, — привлекать ресурсного мужчину: брата, дедушку, друга семьи — любого мужчину образца достойного поведения, с которого ребенок может считать картину позитивного мужского начала мира. А оно есть.
— «Лучше такой отец, чем никакой» — частый тезис, которым оперируют женщины, когда находят причины остаться с агрессором. Ваш контраргумент?
— Мы всегда проговариваем с мамой, чего она хочет для ребенка. Заметьте, она использует слово «отец», а не слово «муж», значит, интересы ребенка для нее приоритетны. Ей важны типичные отцовские паттерны: защита, безопасность материальная и безопасность эмоциональная. То есть мы раскручиваем этот желаемый образ, препарируем его, а потом я показываю ей зеркало, в котором отражено то, что она имеет на самом деле: имеет ли ее ребенок защиту с ним, имеет ли она безопасность для своего ребенка с ним? Как ребенку было в той и той ситуации? А в той? У него эмоциональный взрыв в это время случался, а это имеет мало общего с желаемой безопасностью твоего ребенка. Как ему лучше? А лучше ему здесь и сейчас, вдали от супруга. И когда она это пропускает через себя и находит честный ответ на свой главный вопрос, она произносит: «Такой отец тем более не нужен моему ребенку ».
Реальные истории
1. Фрагмент из расшифровки разговора с Анной Л., пострадавшей от насилия в семье.
— Ему не понравилось, как сын повесил брюки. Потом начал обвинять десятилетнего мальчика в несамостоятельности, что тот слабо проявляет инициативу в школе. В итоге он его сперва побил, схватил за шею и поднял руками на высоту своего роста. Ребенок обделался в этот момент. Я не писала заявление, ничего. Мы просто собрались, пока его не было, и бежали из города. Сейчас подала на развод, будем с сыном как-то начинать все с чистого листа.
2. Фрагмент из расшифровки разговора с Анной Т.
— Родители часто ругались. Отец часто кричал и мог руку на маму поднять. Мне кажется, что все мое детство. Но я не могу утверждать: каждую неделю или каждый день? Такое чувство было… когда ты совсем маленький, крохотный, а взрослые, они большие… Отец у меня большой, рослый. И когда они начинали ссориться, то мама кричала: «Помоги мне, помоги мне ». Я бежала на защиту и пыталась как-то помочь. Отец не бил меня в эти моменты, он успокаивался. Для мамы я была чем-то вроде щита. Это чувство странное, когда тебя зовут на помощь, и ты, маленький человек, понимаешь, что вряд ли сможешь что-либо сделать физически, но при этом все равно подрываешься и бежишь.
— Ты защищала маму? Или пыталась остановить отца?
— Я защищала маму. Я могла стоять в дверях, и мне было очень и очень страшно. Я плакала со словами: «Успокойтесь, успокойтесь ». Конечно, когда такие случаи стали повторяться чаще и чаще, я уже никуда не бежала. У меня было место под столом, куда я забиралась и забивалась там же в угол. Плакала и ждала, когда все закончится. Долгое время было чувство, что все эти проблемы у мамы из-за того, что я родилась: я появилась — и поэтому мама не может развиваться, не может выйти никуда, я будто груз, из-за которого мама не может защититься от отца. Следом появились суицидальные мысли, и я стала просчитывать варианты.
— Какие варианты?
— Их было много. Самый очевидный, к примеру, спрыгнуть из своего окна.
— Что тебя останавливало?
— Все просто: после того как я все выплакивала, у меня не хватало сил на что-то кроме того, как вылезти из-под стола, доползти до дивана и заснуть.
3. Фрагмент из расшифровки разговора со Светланой Ж., пострадавшей от насилия в семье.
— Детей бил, меня бил. Маленькому однажды руку сломал. Всегда его по носу бил, а у того ведь нос слабый, всегда в кровь. Однажды избил его и в чан огромный с ледяной водой, чтобы кровь остановить. <…> Никогда не выпускал детей поиграть с другими ребятами. Все бегают, играют, а наши Катя и Ваня — дома, калитка всегда закрыта.
4. Фрагмент из расшифровки разговора с Аней М. (четырнадцать лет) и Юлией П. (сожительница отца Ани), пострадавших от насилия в семье.
— Аня, он тебя часто бил?
— Часто, если я не так что-нибудь сделаю. Постоянно ударит рукой: то по уху, то по голове. Говорил, звони маме, упрашивай, чтобы вернулась. Я ей звоню, а у нее, к примеру, не получается на выходные приехать. Я кладу трубку и говорю об этом ему. Он начинает меня бить — мало поплакала, мало попросила, раз мама не приедет.
— Раньше, когда я убегала одна, он ее за это бил. «Почему не проследила, куда мама ушла », — его аргументация. Однажды он ее обстриг, когда я совершила «побег». За семь месяцев вот (берет короткую прядь волос девочки и распрямляет ее в длину) только, сколько отросло. Как-то среди ночи выкинул ее из дома искать меня. Получалось, что за мои грешки она расплачивалась. <…> А терпим мы это давно. Аня до меня еще. Молчала, маленькая была. Но сейчас это такой характер принимает, садист и зверь. Второй раз ребенку нос ломает.
5. Фрагмент из расшифровки разговора с Еленой В., потерпевшей от насилия в семье.
— А оно всегда было. Всю мою жизнь. С раннего детства. То, что раньше мне казалось нормальным, оказалось насилием. Отец бегал с топором за моей мамой. Бил ее. Насилие плавно перешло в мой брак.
6. Фрагмент из расшифровки разговора с Антониной Д., потерпевшей от насилия в семье.
— У меня всегда было внутреннее ощущение, что нельзя дочь оставлять наедине с ним. И однажды я услышала, как он ей рассказывает какие-то сказки. Объясню. Находиться поблизости с ним было невыносимо, но позволить дочери быть рядом с ним и вне поле моего зрения я не могла, поэтому брала свой iPad, включала лекции, втыкала наушники — ничего не слышала, сидела в кресле. А тут как-то… Слышу, что он описывает такую картинку: там белочка, он с дочкой бежит, лес, деревья, понюхай цветочек, почувствуй ветерок, солнышко. А дочка спрашивает: а мама где? А он отвечает: «А мамы нет, мама за шторкой спряталась ». И в следующий раз еще одна сказка, где меня также не было. «Где мама? » — снова спрашивает дочь. «Мама у плиты », — отвечает он.
А я вообще ничего не понимаю. Хорошо, что подруга психоаналитик! Какое счастье. И она мне сразу же объяснила, что он таким образом ее зомбирует. Он задумал жить с ней, без меня. Это я и раньше предполагала, но теперь столкнулась с его действием.
А еще он то и дело покупал ей красочные книги, где у главных героев и героинь нет мамы. К примеру, «Русалочка». Вот мама там умерла, мамы там нет. Подруга, когда взяла эту книжку, сказала примерно следующее: «Ты не думай, что он тебя пугает. Он реально предпринимает действия. У него конкретная цель, он делает шаги. Будь осторожна ». Ну, а дальше началось фееричное.
7. Фрагмент из расшифровки разговора с Дарьей С., потерпевшей от насилия в семье.
— Теперь знаю — никому и ничего я не должна. Должна только своему ребенку, а если не буду сама за собой смотреть и не буду себя хорошо чувствовать, значит, ребенку будет плохо. Сейчас боюсь, что я такого же, как и муж мой, изверга выращу. Боюсь, что лет через двадцать моя невестка придет и скажет: «Твой муж тебя всю жизнь колотил, теперь меня твой сын колотит». Хочу гордиться Владом. <…> Надеюсь, что зря переживаю, вот и психолог детский говорит: «Да чего ты переживаешь. Отличный у тебя ребенок. Такого клонировать и всем раздать ».
8. Фрагмент из расшифровки разговора с Дарьей С., потерпевшей от насилия в семье.
— Он реагировал на отцовскую агрессию в отношении вас?
— В нем до сих пор осталась «реакция». Если меня даже в шутку повалить, все — у него начинается истерика — кричит. Боится закрытой двери, если мамы в комнате нет…
9. Фрагмент из расшифровки разговора с Кариной Л., потерпевшей от насилия в семье.
— Я же еще давала показания о воспитании детей. Сейчас с ними работает психолог детский, и она мне очень многое рассказывает о том, какие страхи пережили дети за все то время, когда оставались с ним наедине. Все мои беременности были сложными, я очень долгое время отсутствовала дома, лежа на сохранении. Участковый и про это у него спрашивал: «А что это такие за моменты с детьми? ». — «А это воспитательный процесс. Да, я строгий отец ». <…> Когда я в очередной раз лежала на сохранении, моя старшая дочь стала писаться по ночам. Пóходя задам вопрос: что же там такое происходило, что пятилетняя девочка стала писаться? Она рассказывает, что он ей надавливал пальцами на закрытые глаза и предупреждал: «Еще раз ты это сделаешь, тебя тут не будет» . Когда она продолжила писаться, он заставлял ее пить свою мочу, стакан. Она как-то не могла выучить стихотворение, он пришел, замотал ей руку полотенцем, оставил один палец непокрытым и приставил к нему нож со словами: «Теперь рассказывай и попробуй только ошибиться. Еще раз ты ошибешься, я тебе палец отрежу ». <…> У старшей проблемы с едой. Не ест ничего. В том числе была такая ситуация. Он ее заставил что-то съесть, она не могла, тогда он взял пятилитровый баллон с водой и проговорил: «Ах, ты жрать не хочешь, тогда ты выпьешь это все ». Она психологу рассказывает: «Я пила эту воду, и мне было так плохо, что я думала, что всю жизнь воды больше пить не буду ».
Почти все мои клиенты, которые видели, как «воспитывали» ремнем их братьев или сестер, говорили об одном и том же желании - забиться куда-то очень и очень далеко, не слышать и не видеть, исчезнуть. Слово «невыносимо» звучало много раз.
Почему же это так страшно и так цепляет? Беспомощность - самое тяжелое для человека состояние. Ты видишь, как другому делают больно, а сделать ничего не можешь.
Чем отличается травма свидетеля от травмы жертвы?
Тот, кого бьют, занят одним - физическим выживанием. Некогда анализировать, ты уворачиваешься от ударов или включаешь терпение. Это слегка измененное состояние сознания: ты в бою, ты занят, ты спасаешься. Да, чаще всего проигрываешь, но хоть что-то делаешь - кричишь хотя бы или сжимаешься в комок.
А свидетель? Он не занят спасением своего тела, на него не нападают и ему не угрожают (в этот момент). Важно еще и то, не бьют ли его вообще или не бьют именно сейчас. Если когда-то его били, то у него в голове прокручивается и его боль от прошлых сцен, и страх, что следующим будет он. А если никогда не бьют, он все равно оказывается заложником: на его глазах происходит насилие.
В любом случае свидетель переживает шоковую травму. Дальнейшее зависит от того, поддержали или нет ребенка после произошедшего. К примеру, обняла и успокоила бабушка. Мама очнулась, поплакала и извинилась, что сорвалась, перед обоими детьми. Если ребенок не получит утешения и поддержки, велика вероятность, что травма «застрянет» в психике на долгие годы.
Свидетели насилия впоследствии часто и сами ведут себя агрессивно, у них возникают вспышки гнева, а порой и ярости
Особенно остро свое бессилие ребенок-свидетель переживает еще и потому, что он вроде бы может броситься на помощь, встрять, закричать, уговорить. Но мало кто на это решается из-за шока, страха и непонимания происходящего (ведь родители называют это «воспитанием» или «наказанием»).
Еще страшнее, чем видеть происходящее, - слышать. Крик брата или сестры, то, как звучат удары. У меня самого есть такой детский опыт. Не можешь сбежать, не помогает затыкание ушей, ты - заложник.
Не зря в боевиках показывают, как на глазах героя мучают кого-то из близких. А герой связан и ничего не может сделать… и выдает тайну.
Мне понадобилось 10 лет терапии и погружения в себя на несколько месяцев в горах, чтобы я мог писать об этом относительно спокойно.
Перенаправленная агрессия
Есть еще одна вещь, которая лучше видна свидетелю, чем жертве, - в человеке, который бьет ребенка, нет любви. Он не видит сейчас перед собой живого сына или дочь, а видит «нечто», что ему мешает. И это страшно - когда на твоих глазах любящий родитель превращается в безумное создание или в жестокого садиста. А вдруг не вернутся «настоящие» родители? А если это и есть на самом деле «настоящие» родители? А если они не остановятся? А если братик или сестра серьезно пострадает или умрет?
И часто происходит странная вещь - свидетель начинает ненавидеть избиваемого.
Почему? Да потому что «из-за него» мама или папа злятся. Из-за него свидетель вынужден тут быть и терпеть происходящее. На самом деле гнев должен быть направлен на агрессора, но маленький ребенок не может подойти и ударить сильного и рассерженного родителя. Избиваемый становится как бы «преступником».
И уже после, в общении, эта агрессия найдет канал для выхода - что-то сломать у брата, «настучать» матери, устроить подлянку. Да или просто ненавидеть, даже если и молча.
Самостоятельно проработать травму или снизить ее влияние трудно из-за слишком сильных чувств
Ссоры, драки становятся нормой. Контакт нарушается и не восстанавливается, даже когда дети вырастают. Собственно, нарушается сама способность устанавливать и поддерживать контакт - отсюда и отстраненные отношения с родными.
Свидетели насилия впоследствии часто и сами ведут себя агрессивно, у них возникают вспышки гнева, а порой и ярости, как будто на ровном месте. Развивается повышенная чувствительность к несправедливости и одновременно - повышенная склонность нарываться на неприятности (ограбления, драки, агрессивное окружение).
Это следствие того, что психика плохо считывает опасность, поскольку понижена чувствительность на агрессию и угрозы. У женщин часто встречается обостренная реакция на тон, на громкость голоса. Иногда они не могут защитить своих детей, делают все, лишь бы избежать конфликта. Они во всем уступают мужу, коллегам, свекрови, детям.
У мужчин часты ситуации истеричной агрессии, тоже скорее ярости, - когда он рвет и мечет, разбивает мебель и посуду. Такие мужчины делают все, чтобы оставаться «в сильной позиции» и не оказаться беспомощными. Они часто вступают в открытый конфликт с руководителем и легко включаются в споры.
Можно ли самому проработать травмы?
Самостоятельно проработать травму или снизить ее влияние трудно из-за слишком сильных чувств. Боль была так сильна, а страх так огромен, что вспомнить травмирующую ситуацию не удается.
С агрессией немного проще - часть ее можно выразить, побив подушку, порвав глянцевый журнал, выбивая ковер. При этом помогает представление о том, кому ненависть адресована - матери, отцу, брату или сестре.
Детство закончилось, и только вы, взрослый, можете помочь тому испуганному ребенку, который живет внутри вас
Главное - осознанность. Не следует бесконтрольно погружаться в чувства, иначе произойдет повторение травмы. Если при воспоминании о тяжелом детском опыте у вас «срывает крышу», сделайте несколько вдохов и выдохов, умойтесь и в следующий раз обратитесь к психологу.
Обращение к Внутреннему ребенку
Вот что вы можете сделать без психолога: символически «взять на руки» того маленького ребенка, которым вы были когда-то, и пожалеть его. Это ваш раненый Внутренний ребенок, который все еще в прошлом. Он стоит там, зажимая уши руками, или забился в угол.
Вы можете сказать ему примерно так: «Я знаю, как тебе больно. Я теперь взрослый, я люблю тебя, я буду тебя всегда защищать, я не позволю этому повториться никогда». А если вы плохо себя защищаете, физически или эмоционально, пообещайте ему, что научитесь. Если не получается сделать это в воображении, возьмите подушку, большую игрушку и обнимите ее.
Проявите любовь к себе, к своей израненной части. Теперь вы - ее родитель, и от вас зависит, как быстро она повзрослеет и выйдет из своей крепости. Попросите у нее прощения за то, что иногда вы с собой обращаетесь так же, как с вами или с братом/сестрой обращались агрессивные родители.
Не опасайтесь того, что вы разделяете себя на части, - вы делаете это, чтобы потом соединиться, собраться в целое. Только вы знаете, что «ответит» ваш Внутренний ребенок. Только вы почувствуете, успокаивается он или нет, доверяет вам или нет.
Проявите терпение - иногда требуется много времени, чтобы вернуть ему безопасность и силу. Помните о чувствах ребенка?
Бес-силие, бес-помощность. Сделайте так, чтобы было «с» силой, «с» помощью.
Детство закончилось, и только вы, взрослый, можете помочь тому испуганному ребенку, который живет внутри вас. В том числе обращаясь при необходимости за помощью к другим - к психологу, группе поддержки, тренеру, фасилитатору... К тем, кто знает про травмы не понаслышке и готов с вами пройти трудный путь к исцелению.
Об авторе
Психолог, психодрама-терапевт, телесно-ориентированный терапевт, супервизор, преподаватель, коуч, ведущий тренингов.
В Госдуме в первом чтении приняли закон о домашнем насилии. Раньше за избиение члена семьи заводили уголовное дело. Теперь не будут. По крайней мере, на первый раз простят. Правда, законотворцы во главе с инициатором проекта, небезызвестной госпожой Мизулиной, уточняют: простят только синяки и ссадины. Если здоровью будет нанесен более серьезный вред, то уголовное дело на тирана заведут сразу же.
Получается, что если мама будет ходить с фингалом под глазом или разбитой губой , то и ничего страшного. А вот если папа спьяну ей ребра переломает, тогда, может, и накажут.
А как же дети? Каково им смотреть, как мама судорожно замазывает синяки по утрам и плачет, пока папа не видит? Как это отразится на их психике? Об этом нам рассказала психолог-консультант Татьяна Огнева-Сальвони.
Фото GettyImages
Побои в семье, особенно регулярные, это симптом так называемой дисфункциональной семьи, которая складывается из тех, кто тоже в свою очередь воспитан в дисфункциональной семье. В которой не принято разговаривать по существу, где играют в самые запутанные и жестокие психологические игры. Но тем не менее это семья. Мы привыкли видеть любую конфликтную ситуацию в контрастных тонах – черный, белый, плохой, хороший, этого защищаем, а этого осуждаем. Если один априори чудовище, а другой априори жертва, то такое восприятие отрезает нас в целом от понимания ситуации. Ярлыки можно сколько угодно навешивать. Взглянем без оценок. Почему один человек поднимает руку на другого человека? Это происходит от бессилия, от нехватки слов для обозначения того, что он чувствует и чего хочет, от непонимания себя, от того, что у человека самого внутри такой ад, что он уже не может его сдерживать, и этот ад выливается наружу. Злость в душе семейного тирана зашкаливает. А за злостью стоит его собственная непрожитая гигантская боль. У домашнего тирана – испуганная душа. Почему, это уже индивидуальные причины. Он дерется от страха, ставшего его натурой. Он не знает, как по-другому строить отношения. А здоровый контакт и близость его пугают. Вероятно, когда-то в раннем, самом нежном возрасте он получил большую травму, с которой не справился. Поэтому за страхом стоит огромный стыд, настолько огромный, что самое легкое для этого типа людей – заглушить его алкоголем. Стыд находится там, где человек не справился. А ему не хватает мужества это просто увидеть.
Жены домашних тиранов тоже воспитываются готовыми к таким отношениям, так как у них перед глазами есть опыт их дисфункциональной семьи. Не бывает такого, что девочка из благополучной, психологически полноценной семьи вдруг вышла замуж за алкоголика-дебошира и прожила с ним всю жизнь, терпя побои. Если она и выйдет, то терпеть не будет, у нее нет для этого ресурсов. А у дочери отца-тирана есть ресурс выдерживания психически неуравновешенного человека рядом с собой. Она – готовая жертва, поэтому с ней даже потенциальный тиран станет реальным тираном. Она ему это позволит, часто неосознанно. Мальчики, как правило, встают на защиту матери. И впоследствии им уже во взрослой жизни сложно выйти из тени влияния материнской фигуры. Они будто занимают место защитника рядом с мамой, большей частью своего сердца остаются рядом с ней. А с другими женщинами если и удается построить отношения, то это болезненные истории. Такие парни нередко влюбляются в женщин с трудной судьбой, которых надо спасать или защищать. Спокойные, благополучные женщины без истерик их мало будут интересовать.
Фото GettyImages
Девочкам же очень сложно выйти из тени отца-тирана. Она будет искать такого, как папа, задиру с испуганной душой и развязанными руками, но с попытками его переделать. И при этом провоцируя на применение физической силы, словно бы устраивая экзамен – достигла она успехов на своем пути переделывания этого экземпляра или не справилась. У нее тоже очень много необоснованного стыда, и, чтобы преодолеть его, она может пускаться во все тяжкие, только чтобы заглушить это чувство стыда. Впрочем, это некоторые обобщения. Судьбы у всех разные, так как при любых стартовых условиях у каждого человека всегда есть выбор – добро или зло. Примеры из реальной жизни. У одного парня папа пил и бил маму, парень вырос грабителем-рецидивистом. У другого папа тоже пил и бил маму, но он вырос и стал спасателем-экстремальщиком с наградами за подвиги. У третьего папа пил и бил маму, он вырос и стал невероятным писателем. У одной девушки папа бил маму, она выросла и стала порномоделью. У другой – похожая семейная ситуация, но она стала ученым врачом высочайшего уровня. Еще одна – ушла в монахини.
Очевидно, что детям из такой семьи, в которой они получили запредельное количество боли, труднее всего дается одно – стать кем-то ординарным, жить обычной, неприметной жизнью рядового гражданина. Они способны больше выдержать, чем обычный человек, поэтому многие из них находят себя в помогающих профессиях, где приходится иметь дело с такими ситуациями, в которых человек из обычной семьи сошел бы с ума от горя, боли, количества крови. Еще им труднее построить более-менее здоровую семью, где радостно и спокойно, так как именно радость и спокойствие для них непривычны и пугающи. Они выдерживают почти любой ужас, но почти не выдерживают счастья и тишины. Правда, некоторым из них удается и этому научиться. Но это уже единицам. В основном им отлично удаются жизненные амплуа либо великих побед, либо великих падений. А радость, любовь, благополучие находятся где-то посередине.
Нередки случаи, когда насилию подвергается не ребенок, а его мать. И это неменьшая проблема для каждой такой семьи и общества в целом. Участники благотворительной программы «Дорога к дому» и наши партнеры - специалисты центра помощи семье и детям - приняли участие в заседании круглого стола по противодействию насилию в семье и продвижению закона против насилия в Вологде. Проблема эта в России стоит чрезвычайно остро: ежегодно 6 тысяч женщин (по другим данным даже 19 тысяч!) погибают от рук своих мужей или сожителей. В семье. Что уж говорить про побои… Нередко свидетелями этих ужасных сцен становятся дети.
Растущее чувство напряжения выливается в невыносимые страдания ребенка и психическую боль, - рассказывает Ирина КАЛИНИНА, психолог проекта «Шаг навстречу» благотворительной программы «Дорога к дому» . - Такой эффект сравним с бомбой замедленного действия, особенно когда насилие во что бы то ни стало скрывается от окружающих - а так чаще всего и бывает.
Наравне с наследуемым от родителей цветом глаз, волос и типом телосложения ребенок выносит в свою будущую взрослую жизнь от мамы - неспособность противостоять давлению, некую «роковую» покорность, а от отца - агрессию как способ решать возникающие трудности, отвергая на корню все принципы гуманности. И это даже при том, что самого ребенка не били.
Есть признаки, по которым можно узнать, что ребенок является свидетелем насилия в семье. Это выраженные трудности общения со сверстниками; элементы жестокости в играх или, наоборот, неспособность заявить о себе; неумение выражать свои эмоции, «потерянный» взгляд, «затухающий» голос, в крайних случаях - вспышки аутоагрессии (т.е. причинение физических страданий самому себе - выдирание волос, удары головой и т.п.). Образно говоря, ребенка - регулярного свидетеля домашней жестокости и насилия - можно сравнить со зверьком в клетке («видел страшное, боюсь, сказать не в силах»).
Иными словами, дети, которые являются свидетелями насилия в родительских отношениях, часто имеют те же проблемы, что и дети, подвергающиеся насилию. Кто может защитить их, остановить беспредел? Как показала ролевая игра, проведенная среди участников круглого стола, женщина, которую бьют, оказывается совершенно беззащитной: близкому окружению она не решается сказать правду из-за ложного стыда; говоря о претензиях мужа, слышит в ответ: «А ты старайся, делай, как он хочет, как любит, - и все будет хорошо»; воспитатель и психолог детского сада, заметив тревожные изменения в поведении и здоровье сына, объясняют матери, что нужно «больше внимания уделять мальчику», не пытаясь понять, а каково ей самой, есть ли у нее ресурсы на это внимание; даже заявление в полицию не становится решением проблемы: муж вызывает адвоката - и женщина оказывается оклеветанной… Новые инстанции, новые «официальные лица» - а результат ноль: адвокат с мужем легко убеждают всех, что виновата сама женщина - мол, пытается отнять ребенка у мужа, вот и обманывает, время отнимает.
И - новые побои, с каждым разом все более сильные.
Я чувствовала себя виноватой во всем, - рассказывала о своем восприятии ситуации участница круглого стола, игравшая роль избиваемой жены. - Было ощущение полного тупика, потому что от любых поступков, обращений куда-либо становилось только хуже. Я даже забывала, что у меня есть ребенок!
Может ли женщина защитить себя?
Если женщину избил или ударил муж, она имеет право обратиться в полицию, говоритТатьяна ЛАНЕВИЧ, начальник отдела участковых уполномоченных полиции и по делам несовершеннолетних УМВД России по г. Череповцу . - У нее будет принято заявление, взято объяснение, она получит направление на судмедэкспертизу (поскольку только судмедэксперт может определить нанесенный вред здоровью, а от этого зависит квалификация преступления). Затем мы опрашиваем свидетелей, берем объяснение мужа или сожителя. После этого заявление пострадавшей направляется по подследственности - в органы предварительного следствия и дознания или в мировой суд. В случае направления материалов в мировой суд женщине предстоит прийти туда, написать заявление - теперь уже в суд - и дело будет рассмотрено. К большому сожалению, часто происходит так: сегодня женщина обижена - завтра нет. За пять месяцев этого года мы направили в мировой суд 977 материалов по фактам насилия в семье. Но вынесено было только 33 приговора - и то, как правило, это примирение сторон. В остальных случаях люди вообще не пришли для повторного обращения.
Как видим, чтобы привлечь мужа к ответственности, женщина по закону должна сделать немало шагов, потратить время и силы. А их просто нет: женщины часто, к сожалению, долго терпят, надеются, что «все образуется», само собой прекратится. Но практика показывает, что, ударив раз, мужчина не останавливается, наоборот. И жертва начинает чувствовать себя совершенно беспомощной, не способной противостоять агрессору, она уже не может бороться. Если даже у нее хватает сил сделать первый шаг - написать заявление в полицию, - дальше она может испугаться, что станет только хуже; ее может запугать муж и заставить (или уговорить - насильники бывают очень убедительны) забрать заявление. И домашний кошмар продолжится…
Между тем в обществе принято считать: женщина во многом виновата сама, например: почему не уходит от мужа-деспота? Зачем остается с ним, не жалея детей? Вот и на семинаре одна из участниц, смешивая роль и реального человека, очень резко заявила героине: «Надо было хватать ребенка и сразу в убежище!».
Что же делать? Организаторы круглого стола считают: необходим закон против насилия в семье, изменения в других соответствующих законах - Уголовном кодексе, Административном, законе о милиции... Необходимо дела о семейном насилии перевести из категории частного обвинения в категорию обвинения публичного: дело в том, что сегодня вся работа по доказательной базе, по собственной защите ложится на жертву домашнего насилия. Она должна не только написать заявление на мужа, но и пройти несколько инстанций, прежде чем дело дойдет до суда. Мирового суда. И судьи очень часто предлагают сторонам… просто примириться. Без каких-либо последствий для деспота, несмотря на доказанные факты побоев.
А этого допускать нельзя! Не должно быть примирения сторон, без работы со специалистами, потому что насилие в семье продолжится, - основываясь на множестве таких фактов, говорит Наталия Ходырева, кандидат психологических наук, директор Кризисного центра для женщин Санкт-Петербурга.
Как можно помочь женщине в ситуации насилия в семье? Что делается для этого в нашем городе?
Елена КАНЕВСКАЯ, начальник отдела по делам семьи, женщин и детей комитета соцзащиты населения Череповца:
При центре помощи семье и детям в Череповце действует кризисное отделение для женщин. Жертвам насилия там окажут помощь психолог, юрист; есть клуб «Ты не одна», где женщины общаются, делятся опытом разрешения конфликтов, помогает им в этом специалист. При необходимости женщину с ребенком направляют в специальное убежище, где она может скрыться от мужа на какое-то время. С ней заключается договор сроком до трех месяцев, при необходимости он может быть продлен. Но важно, чтобы и сама женщина предпринимала шаги для улучшения жизненной ситуации для себя и ребенка, в этом ей помогают специалисты.
Галина МИТИНА, руководитель проекта «Общественная приемная по правам ребенка» благотворительной программы «Дорога к дому»:
Половина всех обращений к нам в приемную - по поводу нарушений прав детей в семье. В свою очередь больше половины из них связаны с насилием, как физическим, так и психологическим, чаще со стороны мужчин. И когда начинаешь разговаривать с женщиной, видишь: насилие, нередко побои, терпит и она сама, не может противостоять. Ей просто страшно! Тогда с ней начинает работать психолог: поддерживает, помогает разрядить чувства, успокоиться. И после такой работы нередко происходят изменения и в семье: насильник теряется - почему жертва перестала бояться?
Дальше за дело берутся юристы проекта: помогают написать заявление в полицию, в мировой суд, отследить сроки рассмотрения дела (это, кстати, очень непросто!). Если есть возможность начать жить отдельно от тирана, это лучший вариант: исчезает травмирующая ситуация, женщина может даже встретить другого партнера и начать новую жизнь. Иногда (но очень редко) удается помочь решить вопрос с квартирой. Но в целом проблема насилия в семье над женщиной крайне сложная и очень трудно решаемая.
…Ситуация, которая была разыграна на круглом столе в Вологде, была взята из жизни. Конец ее страшен: нигде не найдя реальной помощи, женщина выбросилась из окна. Вместе с маленьким сыном.
Ирина РОМИНА
